I тур - №4

[D. Gray-Man Kink]

Тикки/Люлюбелл.
Гуляя по Парижу, Тикки встречает Люлюбелл-кошку, которая приводит его в свой бывший дом (она француженка). Там она принимает человеческий облик и соблазняет Мика.
Не стеб, лучше ангстороманс. По желанию автора можно воспользоваться способностью Люлюбелл менять обличье.

@темы: первый тур, выполнено, Tyki Mikk, Lulu Bell

Comments

[Гость]

Хотелось бы высказать несколько предупреждений. Во-первых, автор жизни не мыслит себе без обоснуя, так что текст большой - и, собственно, того самого, ради чего все писалось, очень мало. Во-вторых, автор не уверен, смог ли он потянуть хотя бы на R, не говоря уж об NC. В-третьих - весьма вероятно, ООС персонажей. В-четвертых, бета это толком не редактировала.
И это, да - оно довольно занудно.
Заранее извиняюсь перед заказчиком - скорее всего, это совершенно не то, чего вы хотели.

Осень,
осень,
осеннее колдовство.
Пахнут горечью листья перед зимой.

Башня Rowan, «Урожай»

Некоторым нравится солнечная погода, кто-то находит романтичным дождь, но нужно обладать воистину удивительным вкусом, чтобы любить и то, и другое одновременно. Таким, как у Тикки Микка, например.
В парке тихо и пусто – тем, кто все же вынужден выйти из теплого уютного дома и отправиться по каким-то своим делам, прихватив с собой на всякий случай зонт, сейчас уж точно не до прогулок, а остальным подобные капризы погоды как-то не внушают достаточного оптимизма для гуляний на свежем воздухе. Тикки это устраивает целиком и полностью; он не любит толпы, в которых каждый пятый к тому же – Акума. Парк в таком виде – без надоедливого шума и людей – нравится ему больше всего.
В принципе, Тикки ничего не имеет против каждого из людей в отдельности, но вот человечество в целом его безмерно раздражает.
Неяркое осеннее солнце в очередной раз выныривает из-за туч; он улыбается и подставляет лицо слабым солнечным лучам. Конец сентября и начало октября – Тикки любит это время; оно обладает какой-то совершенно особым очарованием. Это время подведения итогов прошедшего лета и легкой, светлой грусти, время осенней меланхолии и подготовки к наступающей зиме; для циников и неудачников – время подсчитывать разбитые иллюзии вместе с неоправданными надеждами и хоронить их в потаенном уголке сердца, где вскоре объявятся новые. Время, когда осень действительно вступает в свои права.
В случайном порыве ветра водят хоровод золотистые листья деревьев; они падают и падают как будто с небес, и Тикки думает, что если манна небесная действительно когда-нибудь существовала, то она, наверное, выглядела похоже. Это было бы довольно забавно, если подумать.
Он наклоняется и поднимает с земли один из ярко-оранжевых листков. Подносит его к лицу, разглядывает: тонкие, немного темнее за сам листок прожилки похожи на кусок какой-то странной паутины, неизвестно для чего прикрепленной к оранжевой бумаге. Тикки вертит черенок в пальцах, рассматривая лист со всех сторон – на самом деле он невозможно яркий, вызывающий, и в то же время такой естественный. Красивый.
Пускай даже чем-то и похож на паутину.
Тикки коротко улыбается и поднимает руку с листком вверх – солнце вновь скрылось за тучами, и на сизом фоне облаков оранжевый цвет кажется ещё более насыщенным. Почти как маленькое солнце, думается ему.
Осень всегда делает Тикки пафосным и немного романтичным, и хорошо ещё, что со стороны это не слишком заметно.
Он отпускает лист и тот мягко планирует на землю, мгновенно затерявшись среди сотен таких же, как он, сливающихся в один пылающий огнем ковер. Начинает моросить дождь, и Тикки подставляет лицо его прохладным каплям. Он любит дождь; впрочем, из-за этого придется как можно быстрее добраться до гостинцы, в которой он остановился, – сегодня Тикки не взял с собой зонта, а вымокнуть сейчас ему как-то не с руки.
Хорошо здесь, когда никого нет; надо будет как-нибудь зайти ещё раз, решает Тикки, направляясь к выходу, хотя вряд ли его скоро снова занесет в Париж. Он не слишком любит этот манерный город, который, правда, не лишен своей прелести; да и вообще оказался здесь скорее благодаря случайности, чем по собственному желанию. Впрочем, как раз сегодня Тикки не против такого поворота событий.
Он останавливается только на одном из мостов через Сену; делает несколько шагов по направлению к парапету, приглядывается получше, стараясь разглядеть как можно больше деталей сквозь дождевую завесу. Вода реки внизу течет размеренно и неспешно, хоть и идет рябью из-за капель дождя, но внимание Тикки привлекает не это – на перилах сидит до боли знакомая кошка, хотя, возможно, она просто похожа. Но тут кошка оборачивается, видимо, почувствовав пристальный взгляд, и отпадают все сомнения – эти пронзительно-желтые глаза могут принадлежать только Люлибелл. Тикки приветственно машет рукой; Люлибелл, помедлив, медленно склоняет голову в ответ. Затем спрыгивает с перил и неспешно направляется к нему; Тикки с любопытством наблюдает за ее приближением, но не двигается навстречу. Кошка останавливается, не дойдя до него каких-то пары шагов, и смотрит требовательно и настойчиво. Затем разворачивается и так же медленно, как и подходила, идет прочь; впрочем, через несколько шагов она оглядывается на Тикки и смотрит уже скорее раздраженно.
- Эй, – говорит Тикки, – ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Наверное, со стороны это выглядит странно – человек стоит посреди моста и разговаривает с кошкой; но рядом практически нет людей ввиду дождя, а те, что есть, слишком заняты собственными делами, так что смотреть со стороны решительно некому.
Если бы кошки умели закатывать глаза, Люлибелл, без сомнения, сделала бы это. Но она лишь смотрит на него сожалеющим взглядом и, развернувшись, идет дальше, оставляя Тикки на мосту одного.
- Вот и пойми, чего она от меня хотела, – бормочет он себе под нос, глядя ей в след; затем вздыхает и быстрым шагом догоняет Люлибелл, которая, впрочем, даже не оборачивается.
Так они и проходят через весь город – Люлибелл впереди, Тикки немного позади; немногочисленные прохожие косятся на них с некоторым недоумением и даже подозрением, но до более активных действий дело не доходит. Наконец останавливаются перед мрачным особняком с претензией на готичный стиль – его темная громада нависает над всей улицей, подавляя своей колоссальностью; Тикки он не слишком нравится, но он чувствует в нем что-то родное и знакомое. Как будто вернулся в давным-давно забытый дом.
Это странно и подозрительно, но все же они с Люлибелл семья, так что, быть может, и ощущение дома у них общее. Во всяком случае, это многое объясняет; например, то, почему любящая все изящное Люлибелл поселилась в подобном месте.
Но дом ему по-прежнему не нравится.
Пока Тикки разглядывает особняк, Люлибелл успевает дойти до двери и оборачивается, недовольно глядя на него. Тикки вздыхает, про себя поражаясь такой настойчивости, и покорно идет к Люлибелл, в глазах которой мелькает удовлетворение – или ему кажется, что мелькает, причем второе более вероятно. Затем она вновь поворачивается к двери и толкает ее лапой – та почему-то оказывается не запертой, хотя это чревато последствиями вроде ограбления или чего-нибудь в этом духе. Люлибелл ныряет в приоткрывшуюся щель; когда Тикки доходит наконец-то до двери и раскрывает ее настежь, в холле ее уже нет. Он застывает в нерешительности, но быстро приходит к мнению, что раз уж он все равно дошел до дома, то глупо было бы стоять в дверях, так что просто заходит внутрь и аккуратно прикрывает дверь. В холле темно – сероватый дневной свет, едва пробивающийся из-за тяжелых гардин, не может осветить его до конца; впрочем, у Удовольствия Ноя хорошее зрение – по крайней мере, в этой форме. Тикки с любопытством оглядывается, но не находит ничего, что заслуживало бы особого внимания, – холл как холл, у него наверняка есть тысячи близнецов в таких вот мрачноватых особняках по всему миру. Слева он замечает дверь в гостиную и без тени сомнения толкает ее внутрь, предварительно, правда, разувшись и сняв цилиндр.
Гостиная тоже могла бы занять первое место в конкурсе на самую обыкновенную гостиную – ковры, кресла, диван, столики… Единственная отличительная деталь – все те же завешанные гардинами окна, не пропускающие солнечный свет. Можно подумать, что здесь живет вампир, хотя на самом деле здесь живет кошка; хотя, как думает Тикки, они не так уж сильно отличаются друг от друга. Во всяком случае, любовь к темноте их явно роднит.
Внезапно позади него раздается хрипловатый голос:
- И как тебе мое жилище?
Тикки стремительно разворачивается – сзади стоит босая Люлибелл в мужской рубашке и штанах. Длинные темные волосы небрежно схвачены в хвост; видимо, она переодевалась в спешке – обычно аккуратная до педантичности Люлибелл себе такого не позволяет. Тикки думает, что ещё ни разу не видел ее в платье.
- Мило, – усмехается он.
Люлибелл фыркает совсем по-кошачьи:
- Ценю твое чувство такта, но я знаю и сама, что обстановка здесь никакая. Пойдем.
А вот кухня у Люлибелл уютная, машинально отмечает Тикки. Сразу видно, что хозяйка проводит здесь много времени. Люлибелл кивком приглашает его присесть на один из стульев, а сама открывает дверцу одного из шкафчиков и начинает в нем рыться в поисках чего-то неведомого. Пауза слегка затягивается, и наконец Тикки говорит:
- Я и не знал, что ты живешь в Париже.
- Только когда бываю в человеческом мире, – не оборачиваясь, отвечает Люлибелл. Затем все же смотрит на него через плечо: – Черный чай или зеленый?
- Черный, – вздыхает Тикки. Вообще-то он предпочел бы кофе – вот уж в чем в Париже знают толк, так это в кофе, и это один из немногочисленных его плюсов – но кофе у Люлибелл точно нет.
Она кивает и возвращается к своим поискам; Тикки не видит ее лица, но готов руку дать на отсечение, что сейчас Люлибелл раздраженно хмурится. Наконец она с торжествующим видом достает что-то с самой верхней полки – для этого ей приходиться привстать на цыпочки, шкаф для нее все-таки слишком высок, хотя и сама Люлибелл немаленького роста. «Что-то» оказывается большой жестяной коробкой с обещанным чаем, и пока Люлибелл заваривает его в специальном чайничке, Тикки наблюдает за ней не без любопытства – для него все премудрости традиционной чайной церемонии так и остались тайной за семью печатями. Хотя, как показывают слегка неуверенные движения Люлибелл, для нее это тоже не слишком привычное занятие.

[Гость]

Наконец чай готов и Люлибелл ставит на стол фарфоровый сервиз, а себе наливает большой стакан молока. Тикки смотрит на нее поверх своей чашки – легкий, едва заметный пар, поднимающийся от горячего чая, придает сцене почти домашний уют. Он делает глоток ароматной жидкости, а затем прямо смотрит на Люлибелл:
- Ты пригласила меня только для того, чтобы напоить чаем?
- Не только, – насмешливо приподнимает бровь та.
Тикки несколько секунд ждет продолжения, затем морщится и формулирует вопрос по-другому:
- Зачем ты привела меня к себе?
Люлибелл делает неспешный глоток из собственного стакана и только потом отвечает:
- Хозяин просил передать, чтобы ты поскорее определялся, на какой стороне проведешь эту войну. Основное действие вот-вот начнется, и Хозяин хочет быть полностью уверен в своих соратниках, – ещё глоток. – На самом деле он у всей Семьи просил передать тебе это, раз уж ты сам у нас не объявляешься, но мне повезло первой.
Тикки молча отпивает из своей чашки. Новости не так просты, чтобы он мог с ходу что-нибудь сейчас ответить; все это требует тщательнейшего осмысления, а затем – переосмысления и поиска дополнительных и/или скрытых смыслов. В нем сомневаются или пока – пока что – это всего лишь проверка?
Тикки задумчиво улыбается и ставит чашку на стол. Переводит взгляд на Люлибелл:
- А зачем тогда это все? – он широким жестом обводит кухню.
- Ты думаешь, мне стоило передать тебе послание Хозяина и сразу выставить за дверь? – в голосе Люлибелл слышится неприкрытая ирония. – Хорошего же ты обо мне мнения.
Но Тикки не так уж просто смутить – он просто кивает и подводит итог:
- Значит, по доброте душевной.
- Можно и так сказать, – хмыкает Люлибелл.
Некоторое время они проводят в молчании; затем Тикки спрашивает снова:
- Почему тогда не передала прямо там, на улице?
- Кошки не умеют разговаривать, а превращаться, как ты выразился, прямо там я посчитала немного слишком, – пожимает плечами Люлибелл. – К тому же я превращаюсь обратно не совсем одетой. Как ты думаешь, обнаженная женщина, из неоткуда появляющаяся посреди моста – это вызвало бы фурор?
- Бери больше, – пришла очередь хмыкать Тикки. – Думаю, это вызвало бы сенсацию.
Он снова берет отставленную было чашку и с любопытством разглядывает сидящую напротив Люлибелл. Он никогда не знал ее особо хорошо – если подумать, никто из всей Семьи не знал Люлибелл достаточно хорошо, чтобы судить о ее характере, исключая, пожалуй, одного Тысячелетнего Графа. Но Граф – это совсем особый случай; для него Страсть Ноя прежде всего инструмент, орудие, и только в последнюю или предпоследнюю очередь – личность.
- Почему Париж? – внезапно спрашивает Тикки.
Люлибелл удивленно смотрит на него; затем отводит взгляд и наливает себе ещё молока из пачки, стоящей тут же, на столе.
- Это… особый город, – наконец отвечает она. – Тебе не понять.
- Почему? – Тикки в самом деле интересно. Он действительно не понимает, за что можно любить Париж, и, возможно, Люлибелл не так уж неправа в своем последнем замечании.
- А почему я должна тебе отвечать? – ее голос звучит довольно-таки хмуро, а в выражении лица, как кажется Тикки, проступает что-то затравленное.
- Возможно, потому, что я не настаиваю на ответе? – он улыбается и делает ещё глоток уже почти остывшего чая.
С минуту Люлибелл просто смотрит на него; затем криво усмехается в ответ:
- В самом деле.
Она отставляет свой стакан в сторону, опирается локтями об стол и добавляет, задумчиво прищурившись:
- Кому и понять, как не тебе.
- Ты сама себе противоречишь, – замечает Тикки, но Люлибелл лишь раздраженно отмахивается:
- Я о другом.
Несколько минут они молчат – Тикки терпеливо ожидает ответа и не мешает Люлибелл собраться с мыслями. Наконец она медленно произносит:
- Что заставляет тебя каждый раз возвращаться к той компании, с которой ты жил до того, как стал Ноем?
Несколько секунд Тикки ошарашенно таращится на нее; затем резко отвечает:
- Это не твое дело.
- Можешь не говорить, если не хочешь, – хмыкает Люлибелл. – Но сам-то ты наверняка знаешь причину, не так ли?
- Какое отношение это имеет к моему вопросу? – Тикки откидывается на спинку стула и раздраженно смотрит на нее. – Можешь не говорить, если не хочешь, – передразнивает он.
- Почему же, я отвечу, – задумчиво улыбается Люлибелл. – Так вот, для меня Париж – почти то же самое, что и те люди для тебя.
Во внезапной тишине становится отчетливо слышно громкий перестук капель дождя; за своим разговором они и не заметили, когда погода успела разыграться не на шутку. Люлибелл встает и направляется к окну – Тикки только сейчас замечает, что оно немного приоткрыто. Вот почему на кухне было так свежо.
- Ты одинока? – бросает он в спину Люлибелл, и та замирает на полпути, так и не завершив начатого движения. Затем все-таки медленно тянется к оконной раме и с силой ее толкает; резкий звук закрывшегося окна почему-то похож на хлопок выстрела, хотя и должен был потонуть в шуме дождя.
- С чего ты взял? – не оборачиваясь, спрашивает она.
- Ты же сама сказала, что Париж для тебя – то же, что и для меня моя компания, – пожимает плечами Тикки.
Люлибелл иронично улыбается, все-таки обернувшись:
- Значит, ты – одинок?
Настает очередь Тикки медлить с ответом; затем он вздыхает и раздраженно смотрит на нее:
- Не сказал бы. У меня ещё есть Семья.
- С чего ты взял, что у меня ее нет? – кажется, Люлибелл действительно удивлена; она присаживается на подоконник, прислоняясь спиной к стеклу, и смотрит на него с искренним интересом.
Тикки отвечает вопросом на вопрос:
- Как часто ты бываешь в Доме Семьи?
- Уж почаще тебя, будь уверен, – фыркает Люлибелл.
- Правда? Почему же я тогда никогда тебя там не замечал?
Она передергивает плечами:
- Я не считаю нужным оповещать о своем прибытии всех вокруг. В конце концов, это только мои с Графом дела… – она резко замолкает и смотрит на Тикки прищурившись; затем медленно говорит: – Ах вот оно что. Ты ведь это имел ввиду?
- Ага, – Тикки солнечно улыбается, что в сочетании с ситуацией в целом и дождем за окном в частности выглядит несколько дико. – Именно это и имел. Ввиду.
Люлибелл несколько секунд все ещё не отводит от него взгляда, а затем происходит нечто совершенно для Тикки неожиданное – она откидывает голову назад и хохочет, весело, звонко, беззаботно. Затылок упирается в стекло, растрепывая высокий хвост темных волос.
- Ты неподражаем, братец, – сквозь смех говорит она.
- Всегда пожалуйста, – несколько растерянно усмехается Тикки в ответ. «Братец»?.. Кажется, подобное обращение он слышит впервые. Даже Роад ограничивается более официальным «брат».
Отсмеявшись, Люлибелл с истинно кошачьей грацией спрыгивает с подоконника и идет собирать чашки со стола, взмахом руки усаживая приподнявшегося было Тикки назад. В глазах ее все ещё пляшут озорные смешинки, и сейчас он как никогда понимает, почему Люлибелл – Страсть Ноя. Или, пожалуй, даже не так: почему из всех них Страсть Ноя – Люлибелл.
Она все-таки красива, машинально отмечает Тикки. Когда перестает корчить из себя ледяную статую, к тому же немую.
Люлибелл небрежно сваливает чашки в мойку и подходит к нему; уже практически разлетевшийся хвост образовывает некий ореол вокруг ее головы – темный, потому что светлого им не полагается. Тикки порывается было встать – ему неловко сидеть при стоящей даме, пусть даже Люлибелл не сильно-то и смахивает на даму, а сам он – на джентльмена, но она с усмешкой качает головой и усаживает его обратно, положив руки на плечи. А затем – в который раз уже за этот день – делает то, чего Тикки ожидает от нее меньше всего на свете: наклоняется и целует его.
Несколько секунд он настолько растерян, что элементарно застывает столбом. Потом мысленно взвешивает все обстоятельства «за» и «против», мысленно же пожимает плечами и посылает все к черту, отвечая ей; а почему бы и нет, в самом деле, думается ему. Раз уж первой все равно начала Люлибелл.
Он все-таки встает, привлекает Люлибелл к себе и углубляет поцелуй; у нее вырывается что-то вроде удовлетворенного вздоха, хотя, скорее всего, ему просто показалось. Впрочем, сейчас это совсем неважно.
Целоваться с Люлибелл оказывается неожиданно приятно – Тикки почему-то думал, что в подобных вещах она совершенно неопытна, но происходящее здесь и сейчас развеивает в прах все его убеждения. Она обнимает его за шею – все ещё лежащие на плечах Тикки руки позволяют провести подобный маневр, – и шепчет ему на ухо хрипло и немного насмешливо в перерывах между поцелуями:
- Не здесь. Поверь, у меня довольно удобная постель…
Тикки коротко кивает, хотя его так и подмывает спросить «удобная для чего?»; до спальни они добираются быстро и без особых потерь. Он целует лицо, шею, плечи Люлибелл – она в ответ лишь протяжно стонет и смотрит на него своими желтыми глазами; у всех Детей Ноя золотые глаза, но только у Люлибелл они такого пронзительного, насыщенного оттенка. Она нетерпеливо стягивает с него сюртук и рубашку, не особо-то церемонясь, и он помогает ей по мере сил – хотя, в общем-то, особая помощь Люлибелл и не требуется. Затем уже он помогает ей избавиться от ненужной одежды – у Люлибелл оказывается красивая, идеальной формы грудь; Тикки мимоходом удивляется, зачем прятать такое сокровище, но ему уже откровенно не до того – последние лоскутки ткани летят на пол и кровать прогибается под двойным весом. Люлибелл запрокидывает голову и только дышит все чаще и тяжелее, царапая ему спину – ногти у нее острые, как у кошки, но он не обращает внимания и продолжает двигаться; ее потемневшие глаза показывают, что она уже почти на грани. Наконец Люлибелл вскрикивает и изгибается под ним – и одновременно с этим Тикки самого захлестывает дикая, неуправляемая волна наслаждения.

[Гость]

…Уже потом Тикки спрашивает как бы в пустоту:
- Ну и зачем?
Люлибелл ничего не отвечает, только потягивается как довольная, сытая кошка; ее голова удобно устроена на плече Тикки, и, похоже, она не собирается ничего менять. Но все-таки говорит:
- Чем секс не повод для знакомства?
Тикки не видит этого в темноте, но точно знает – сейчас она ухмыляется, насмешливо и ехидно, и, пожалуй, ему нравится такая реакция.
- Я думал, мы и до этого были знакомы, – с деланным удивлением в голосе замечает он.
- Не притворяйся, будто не понимаешь. И вообще – сам виноват, что полез, – лениво отзывается Люлибелл.
Тикки возмущенно хмыкает:
- Это кто ещё к кому полез!
Она ничего не отвечает, только трется носом об его теплое плечо.
Повисает уютная, теплая тишина; затем он притягивает Люлибелл поближе и укрывает их обоих сбившимся где-то в ногах одеялом.
Крупица истины в ее словах все-таки есть, уже в полудреме думает Тикки, – пришел тут, понимаешь, и начал задавать всякие-разные вопросы, о чем его совершенно никто не просил, – но последствия этих действий ему скорее нравятся, чем нет. Все бы непродуманные действия так заканчивались.
…Утром он просыпается в одиночестве, чему почему-то совершенно не удивляется. Поиски рубашки успехом не увенчиваются, так что он, вздыхая, в одних только брюках отправляется на обследование дома – вдруг найдет себе что по размеру. Проходя мимо кухни, рассеяно заглядывает внутрь – и останавливается, как громом пораженный; в голове крутится что-то вроде «она не перестает меня удивлять».
Люлибелл стоит возле плиты – в его, между прочим, рубашке! – и как ни в чем не бывало готовит завтрак; яичницу, судя по запаху. Услышав его шаги, она оборачивается и невозмутимо спрашивает:
- Кушать будешь?
Видимо, ошарашенный вид Тикки говорит сам за себя, потому что Люлибелл насмешливо вздыхает:
- Неужели ты и правда думал, что я вот так уйду из собственного дома?
Ну да, наивно, молча соглашается Тикки, но как-то так… получилось, что ли. Глупое оправдание, в свое время он придумывал сотни во много раз удачней.
- Буду, – кивает он. – В смысле, завтрак.
- Хорошо, – отзывается Люлибелл и оборачивается назад к плите.
Завтракают они в молчании – но это хорошее, теплое молчание; так молчат люди, которым есть о чем поговорить, но которым для понимания друг друга слова абсолютно незачем.
Уже переступив порог дома, Тикки оборачивается – Люлибелл стоит в дверях, привалившись к ним плечом; она одета в то же, что и вчера – собственную рубашку ему вернули, хотя и без особой охоты. Он молча смотрит на нее, а она так же молча смотрит в ответ; затем чуть улыбается и говорит:
- Заходи как-нибудь.
Он скорее угадывает эту улыбку, чем действительно видит; быть может, это и вовсе была игра света – после вчерашнего дождя утро сегодня солнечное и ясное, как будто весна, а не осень, и только рыжие листья указывают на ошибку.
У Тикки сегодня прекрасное настроение, и дело тут не только в погоде.
- Обязательно, – кивает он. Улыбается напоследок.
Затем Тикки разворачивается и уходит в осенний листопад.

[Гость]

Не заказчик, но фик очень понравился.
Читается легко и непринужденно, в предлагаемый "обоснуй" охотно верится, а в угоду подобному in character любой грубой нц можно безболезненно пожертвовать.
Автор, мое Вам почтение)

[Гость]

"Ы", - сказал счастливый заказчик
Спасибо большое за выполнение заявки, а еще большее - за обоснуй)

Заказчик.

[Гость]

Гость,
Заказчик, вам спасибо за такую заявку. Я вокруг нее три месяца ходила

Автор

[Пося-сан]

Не могу судить об ООС Люлибелл, т.к. не знакомы (=, нов целом и общем понравилось, особенно начало - про парк и листопад и конец) няф)
а постельную сцену можно было и подробнее *ржот* шутка

[Гость]

Пося-сан, автор совершенно ничего не смыслит в постельных сценах, увы. Спасибо)

Автор

[- Katerina -]

понравилось очень)))

[Гость]

- Katerina -, рада, что понравилось. :-)

Автор

[агрессивная самочка Росомахи]

Хорошо, очень хорошо))) Так атмосферно, так тепло и как-то... да, действительно по-осеннему уютно, что я просто растекся в кавае...

[Мировега]

Мое Величество Рэйф, спасибо.

[Okana]

ох... это было круто *_*
спасибо автор ^^ теперь могу идти на занятия довольной)
можно вас увидеть?

[Мировега]

Okana, я уже открывалась здесь И спасибо, мне приятно.

[Okana]

Мировега, могу я это к себе забрать?
и спасибо за такой фик
вы часто по гетным парам пишите?

[Мировега]

Okana, забирайте, конечно) Только с указанием авторства И мне было бы приятно, если бы вы кинули мне ссылку.
Честно говоря, гораздо чаще я пишу просто джен, чем гет или тем более слэш)))